Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Войнович меня не объявил, но потом, уже после панихиды, подошел и сказал: извините, я вас не узнал, говорили вы очень хорошо. Я знал это и сам, мне кажется, что я показал жизнь Татьяны между правдой и истиной, и ту обиду, которая у нее из-за этого возникла.

Чтобы закончить эту грустную тему, приведу еще несколько свидетельств прессы. Вот в "Независимой газете" Виктория Шохина, подруга Татьяны:

И вот что странно и страшно. Почему-то в качестве мишени выбрали именно ее — поэта, женщину, человека очень ранимого и впечатлительного.

Последней каплей стали лживые и подлые слова анонима в одной уважаемой газете — о том, как "одна поэтесса использовала" имя одного "поэта, его влияние, товарищескую помощь в своих целях".

Таня спрашивала: "А если я умру, им хотя бы станет стыдно?" — "Нет, — сказала я. — Чувство стыда им неведомо". Она не поверила… А я не поверила в то, что она умрет…

Я не называю имен тех, кто звонил Тане. Но буквально на следующий день после ее гибели, 8 февраля, начался настоящий дезинформационный шквал. Как будто ждали и готовились.

От имени родных и друзей Татьяны большая просьба к фигурантам — не появляться на похоронах Татьяны.

Татьяна Бек не могла молчать. И расплатилась за это непомерно высокой ценой. Своей жизнью. I

Еще один связанный со смертью Тани эпизод. Среди многих некрологов в разных газетах есть и такой: "Татьяна Бек была и одним из лучших педагогов Литературного института: существование этого "творческого" вуза оправдано именно такими людьми, общение с которыми формирует новых литераторов". Не буду делать секрета из кавычек в середине фразы. Это уже обижается второе поколение Новиковых — Лиза Новикова, дочь Владимира Ивановича, проигравшего мне выборы в 1992 году. При нем, конечно, институт назывался бы творческим без кавычек.

Что еще дописать о Татьяне Бек? Я думаю, чувство утраты сохранится долго, оно связано с тем, что все мы, в силу своей психики, так же переживаем жизненные удары, как и Татьяна. Она, повторяю, лежала в гробу с выражением на лице, словно говорившим: я всё простила, я ушла, теперь вы живите с ними.

Писал ли я раньше, что в недрах МСПС назревает жестокая склока? Предчувствия меня не обманули — при входе в здание был ОМОН, плечистые юноши, крики. Все, как встарь. Писателей очень много, руководящих мест мало, собственности остается все меньше и меньше, скандалы и разделы учащаются. Ходят слухи, что продали какую-то землю во Внукове, что подвал на Комсомольском — ресторан "Пегас" — все-таки приватизирован и главный человек там — жена одного из наших литературных начальников, что дочь другого литературного начальника издает свой журнал, а за помещение, где находится редакция, склад и проч., ничего не платит. Еще ходят слухи, что с Домом Ростовых не всё в порядке, и жена какого-то верховного литературного босса принимает здесь дань от арендаторов. Всё это не совсем хорошо для писательского сообщества. Во флигеле Дома Ростовых по-прежнему живет журнал "Дружба народов", но финансируется эта "дружба" Сергеем Филатовым. (Я всегда считал его сыном поэта, а недавно выяснилось, что сын он приёмный, не рязанских привычек, поэтому становится ясна его биологическая нелюбовь к русской поэзии, да и многое в его поведении.)

Вокруг исполкома, который все же собрался в два часа, сразу возникли неловкие обстоятельства. Председатель собирал людей, а заместитель председателя звонил по организациям, что ехать не надо. В общем, кворума не было, а смысл заключался в следующем. С.В.Михалков во что бы то ни стало захотел сместить Арсения Ларионова. Насколько все это справедливо, я пока не знаю. Арсений дорог мне как друг юности, С.В. для меня фигура знаковая, он вызывает у меня восхищение. Сергей Владимирович прочел свое заявление и тут же предложил кандидатуру для ведения собрания — В.Ганичева. Что бы то ни было — Ганичев! Почему? Сразу же выяснилось, что на место Арсения уже подготовлен Ф.Ф.Кузнецов, недавно оставшийся без института. Человек, видимо, привык при любых условиях получать зарплату. Но меня будто бы ошпарило, когда я увидел двух этих людей вместе, я-то их хорошо чувствую. Ничего плохого не могу сказать, но если за деятелем литературы не стоит сама литература — это всегда опасно. Рядом со мной сидела Ирина Стрелкова, которая бросила реплику: "Ну, вся Москва знает, что Есин не ворует, а вот….. ворует. Зачем же вы его поддерживаете, Сергей Николаевич?" Я бы чуть отредактировал эту фразу. Может быть, это самое отточие и подворовывает, но я не уверен, что ворует, а вот если придут две большие старые и циничные акулы, уже смоловшие большое количество писательской собственности, и даже интересовавшиеся, почему Литературный институт перестал быть собственностью Союза писателей, то спасения никому не будет. Хорошо будут жить их дочки и внуки в Германии, будут издаваться никчемные журналы самого возвышенного содержания. Хорошо бы, конечно, и институт вернуть в собственность СП, тогда можно его сдать или продать и ездить, и представительствовать, и делать вид, что ты большой писатель. Если к власти и собственности придут эти люди, что тогда будет?

Не живописую реплики, достаточно оскорбительные для той и другой стороны. Все понимали, за что идет война. Но не успел я опомниться, как из зала ушел Бондарев, потом ушел Гусев, ушел Ларионов, ушел Мухамадиев. В зале осталась более старшая и ушлая часть собрания. (Михалкова я в счет не беру, он в данный момент лишь игрушка в руках, возможно, своей семьи.) И тут я сказал: "Друзья мои, или мы говорим и принимаем решения все вместе, или нет, я не хочу участвовать в каких-то междусобойных разговорах". Вышел. Долго сидел и разговаривал в фойе, потом меня позвали отколовшиеся, их большинство, здесь Бондарев, мне они ближе. Дело происходило в кабинете Михалкова-Ларионова. Ю.В.Бондарев сказал потом: "У нас, писателей, есть определенная рефлексия по сделанному. Помните, что мы ничего плохого не сделали, а совершили мужской поступок". А.Ларионов сказал прямо, что его отношения с Михалковым (я опускаю, так сказать, все его действия и, быть может, материальные нарушения, я об этом не знал и знать не хочу) испортились с тех пор, как 26 декабря 2003 года Арсений ему сказал, что получены документы, свидетельствующие о собственности МСПС на комплекс зданий на Поварской. Теперь все может быть продано, сдано, передано кому-нибудь, со всего можно получать ренту. Арсений тут же выстроил предположение, что это связано с желанием определенного клана, к которому примыкает и небезызвестный интеллектуал С. Филатов, все это приватизировать.

В детали я вникать не стал, но сразу же продиктовал свою точку зрения, ставшую резолюцией собрания: "Мы (было перечислено количество ушедших с собрания писателей) категорически протестуем против распада, случившегося в организации. Мы требуем, чтобы Михалков и Ларионов, оба избранные на съезде, вместе продолжали работать до нового съезда. Мы также требуем немедленного созыва полного исполкома и разбора на нем инцидента". Это все, что я мог сделать для нашего угасающего Союза. По крайней мере, такова моя точка зрения, и я не хочу предавать Сергея Владимировича, которого люблю, не хочу предавать всю организацию. Я отчетливо понимаю, что С.В. 92 года, и хотя ум его еще светлый, в силу некоторой физической немощи он управляем. Возможно, Лариса Салтыкова, которая все время возле него (и именно о её влиянии говорили многие), не самый лучший его советчик.